Наверху хлопнула дверь. Борис удовлетворенно кивнул оставшемуся внизу Самсону и махнул рукой: пошли. Самсон с сомнением почесал в затылке, но в конце концов тоже кивнул и стал подниматься по лестнице. Борис был прав, время терять не стоило. Похоже, они имели дело со стопроцентным лохом, с дилетантом, которого шустрая журналистка просто довела до ручки. Возможно, она мимоходом раскопала какой-то его мелкий грешок, а может быть, просто не захотела лезть к нему в постель. Самсон очень сомневался в том, что за этим нападением стоит что-то серьезное, но ему и в голову не приходило ослушаться отданного Петровичем прямого приказа.

Шедший впереди Борис остановился и указал на нужную дверь. Самсон коротко мотнул головой, предлагая напарнику отойти в сторонку и не торчать перед дверным глазком. Борис шагнул вправо и прижался к стене рядом с дверью. Самсон снова почесал в затылке, прикидывая, что сказать хозяину квартиры, решил, что это не так уж важно, и ткнул толстым указательным пальцем в кнопку дверного звонка.

Перельман вздрогнул всем телом. «Неужели за мной? – подумал он. – Так быстро?»

Стараясь не шуметь, он повернулся к двери лицом и прильнул глазом к окуляру глазка. Он увидел искаженное выпуклой линзой абсолютно незнакомое лицо, на котором застыло туповатое сердитое выражение. Лицо было круглое как блин, с маленькими темными глазами и со здоровенным синяком на левой скуле. Немного ниже лица виднелся воротник темной рубашки, но не синевато-серой, как у милиционера, а скорее темно-коричневой. В общем, на руководителя группы захвата этот тип был совсем не похож, хотя кто знает, на кого они похожи, эти руководители групп захвата? Сериалы про ментов – это одно, а настоящие менты – это совсем другое, хотя те же сериалы вовсю пытаются убедить зрителя, что менты – это не особая раса и даже не национальность, а точно такие же люди, как и все остальные…

Звонок повторился – нетерпеливый, резкий. Пошел ты к черту, подумал Перельман. Нет меня, и весь разговор. Хотя свет в прихожей горит, и это отлично видно и через глазок, и через кухонное окно. И соседи наверняка слышали, как я хлопнул дверью… И потом, всю жизнь в квартире все равно не просидишь. Да и не дадут отсидеться, просто вышибут дверь, да еще и бока намнут, чтобы не умничал…

– Кто там? – осторожно спросил он.

– Конь в пальто! – грубо ответил стоявший на лестничной площадке круглолицый человек. – Где тебя носит, хозяин? У соседей снизу в хате воды по колено, вот-вот потолок рухнет, а он где-то гуляет! Открывай, сантехник я!

– С-сантехник? – переспросил Перельман. Это уже напоминало какой-то водевиль. Он сам полдня изображал сантехника И вот, пожалуйста… Вряд ли милиция стала бы работать так топорно, повторяя его собственный незатейливый прием. Так что скорее всего это действительно сантехник… – А что случилось?

– Твою мать! – прорычал сантехник. – Весь стояк залило, вот что случилось! Над тобой сухо, а под тобой мокро до первого этажа. Трубу у тебя прорвало, вот что случилось! Открывай, пока я ментов не вызвал! Позовем слесаря, взломаем дверь, тогда тебе мало не покажется!

Перельман совсем растерялся. В квартире было тихо, вода нигде не шумела, но, с другой стороны, мало ли в каком месте могло прорвать старую ржавую трубу? Он хотел сходить и проверить все самолично, но его остановила угроза сантехника вызвать милицию. Его упорное нежелание открыть дверь работнику аварийной службы покажется участковому подозрительным.., или не покажется?

«Сантехник» опять надавил на кнопку звонка и на сей раз не стал убирать палец. Непрерывное электрическое дребезжание давило Перельману на уши, сверлило невыспавшийся перевозбужденный мозг, не давало думать. Сейчас ему хотелось только одного: сделать так, чтобы это дребезжание прекратилось.

Он повернул барабанчик замка, приоткрыл дверь, и в то же мгновение Самсон, который на самом деле был вовсе не штангистом, а боксером-разрядником, нанес ему свой коронный удар в подбородок. Перед глазами у Михаила Александровича полыхнуло полотнище ослепительного белого пламени, челюсти лязгнули. Он отлетел к противоположной стене, ударился о нее лопатками, приложился затылком и обрушился на пол, потеряв сознание.

Первым, что он ощутил, придя в себя, была тупая боль в затылке. Еще ничего не понимая и не помня, что с ним произошло, Перельман попытался потрогать затылок и с изумлением обнаружил, что не может пошевелить рукой. Вторая рука тоже отказывалась работать, хотя он чувствовал, как напрягаются мышцы, пытаясь преодолеть сопротивление непонятной силы, которая удерживала на месте его конечности.

– Смотри-ка, – услышал он смутно знакомый голос, – очухался.

Перельман напрягся и вспомнил, кому принадлежал этот голос. Он слышал его, когда беседовал сквозь дверь с «сантехником». Потом он открыл дверь, и тут что-то произошло – что-то неожиданное и, судя по результатам, очень скверное.

Ощущение большой беды окатило его, как ведро ледяной воды, разом вымыв из головы обморочную муть. Он даже вздрогнул, будто на него и впрямь плеснули водой. Происходило что-то непонятное и жуткое. Оставалось только выяснить, что именно.

Для этого было необходимо открыть глаза, но Михаил Александрович немного помедлил, прежде чем сделать это. Честно говоря, открывать глаза было просто страшно. На ум невольно пришло сравнение с дверью, которую он так опрометчиво распахнул, впустив в дом неприятности.

Где-то совсем рядом послышался металлический щелчок, вжикнуло колесико зажигалки, и потянуло табачным дымом. Перельман собрался с духом и открыл глаза.

То, что он увидел, превзошло самые худшие его ожидания. Отвратительнее всего было то, что увиденное нисколько не проясняло ситуацию.

Он лежал животом на большом обеденном столе в собственной гостиной. Край стола упирался ему в живот, руки были вытянуты вперед, как у ныряльщика, и стянуты веревкой, другой конец которой исчезал под противоположным краем стола и был, по всей видимости, привязан к ножке. Веревка показалась Михаилу Александровичу знакомой, и в следующее мгновение он узнал бельевой шнур, который был натянут у него в ванной.

Своих ног Перельман не видел, и ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, что они широко расставлены в стороны и по одной примотаны к ножкам стола – по всей видимости, все тем же бельевым шнуром. Ягодицы слегка замерзли, и Михаил Александрович с новым испугом понял, что ниже пояса на нем ничего нет. Ему мигом вспомнились его собственные размышления о прогрессивных методах ведения допроса, которыми он развлекался, сидя на подоконнике в подъезде Белкиной. Это было страшно и непонятно: кто-то словно читал его мысли, с изуверской последовательностью претворяя их в жизнь. Сначала эта старая байка про сантехника, а теперь эта унизительная поза… Но кто этот человек и зачем ему это нужно?!

Он с трудом повернул зажатую между вытянутыми вперед руками голову и посмотрел через плечо в ту сторону, где недавно слышал щелчок зажигалки. Он увидел «сантехника», который сидел в его любимом кресле, развалившись в нем как хозяин и закинув ногу на ногу. «Кто вы такой?» – хотел спросить Михаил Александрович, но вместо вопроса послышалось лишь нечленораздельное мычание. Только теперь до Перельмана дошло, что рот у него заклеен – вероятнее всего, клейкой лентой, которую он сам купил на прошлой неделе, чтобы заклеить на зиму окна, и которая валялась на подоконнике на самом видном месте.

– С добрым утром, – сказал «сантехник». – Ты извини, мужик, что мы тебе пасть залепили. Орать ты, конечно, не станешь, это не в твоих интересах, но береженого Бог бережет. Вдруг ты псих или просто не успеешь въехать, что к чему… Ты не бойся, мы не менты. Мы – свои ребята, и ты нам сейчас ответишь на парочку вопросов – честно, без гнилого базара, как своим корешам. Говорить будем коротко и ясно, чисто по делу, понял? А если не понял, то мы тебя для ясности поимеем по разику. Попка у тебя крепенькая, как у гимнасточки, так что кайф будет полный. Мне, братан, на зоне понимающие люди объяснили, что пидора поиметь не в падлу.